Параллели. Страница 9
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11
Мир кустодиевских полотен звучен и музыкален, потому что музыка всегда звучала в душе художника и потому что эпоха, в которую творил художник, была, по определению Блока, «музыкальной»; и Кустодиев, как и Блок, чувствовал нарастание «музыки революции», ее «вихри» и ее новую «гармонию». В «Большевике» и полотнах, посвященных революционным празднествам, напоенных радостной и торжественной музыкой, звучат гимны, марши и новые песни освобожденного народа.
Есть еще одна область творчества Кустодиева, связанная с музыкой,— это портреты музыкантов и артистов Шостаковича, Игумнова, Семенова, Ершова и, наконец, огромное полотно, изображающее Шаляпина на фоне «широкой масленицы» — сцену из «Вражьей силы» А.И. Серова, спектакля, который оформлял Кустодиев; он был поставлен Шаляпиным, певшим там партию Еремки. Портрет как бы вобрал в себя звучание русского народного праздника, народную творческую инициативу, народную радость. Шаляпин, показал Кустодиев, творит вместе с народом, это поистине народный художник. Таким же был и сам Кустодиев. Он как бы вобрал в своем искусстве творчество народа, чтобы вернуть полученное от него со всей щедростью, на которую он, «богатырь живописи», был способен.
И Блок и Кустодиев — художники по природе своей театральные. В театре они всю жизнь чувствуют такую же потребность, как и в музыке. Блок в своем творчестве все время стремится к перевоплощению, инобытию, двойному бытию, недаром его излюбленные герои — двойник, маска, Арлекин, шут. Кустодиев — по сути художник одной темы, он изобразитель России, России провинциальной, деревенской; ему мало станковой живописи и графики, всю жизнь его влечет к себе театр. Вот юный Кустодиев, приехавший в северную столицу из такой далекой периферии, какой тогда была Астрахань (в XIX веке она была местом ссылки, туда были сосланы Шевченко и Чернышевский), простаивает на морозе многие часы, чтобы достать билеты в театр. «Дубровский», «Фауст», «Ромео и Джульетта», «Самсон и Далила», «Конек-Горбунок»— предмет его юных восторгов, и он пишет матери в 1896 году восторженные письма о них. Мариинский театр для него — обитель небожителей.
Охваченные музыкально-театральной манией, Кустодиев и Блок действуют почти синхронно. В то время, когда Кустодиев в рваных ботинках стоит на морозе, чтобы попасть в театр, влюбленный в театр Блок бредит сценой, организует в Шахматове любительские спектакли и пробует там играть. Летом 1898 года спектакли переносятся в имение Менделеева Боблово, и Блок играет там Гамлета, Ромео, Чацкого, Самозванца в «Борисе Годунове», Дон-Жуана. Позднее он, мечтая о большой сцене, читает монологи в петербургских гостиных и ходит даже в драматический кружок.
Оставив театр для литературы, Блок не расстается с ним навсегда. Пережив актерские иллюзии, он сам начинает писать для театра. В 1906 году он пишет «Балаганчик», блистательно поставленный Мейерхольдом в театре Комиссаржевской; потом создает пьесы: «Король на площади», «Незнакомка», «Песнь судьбы»; переводит для театра «Действо о Теофиле» (поставлено в Старинном театре) и «Праматерь» (Грильпацера), разрабатывает план мистерии «Дионис Гиперборейский». Блок вращается в актерском кругу, знакомится с режиссерами В. Лужским, Э. Мейерхольдом, художником Н. Сапуновым, актерами Н. Комаровской, О. Гзовской, В. Веригиной, В. Ивановой, Е. Мунт; влюбляется в актрису Н. Волохову. Театр навсегда становится родной средой Блока, в 1907—1908 годах он пишет для журнала «Золотое руно» статьи о театре.
Молодой художник пишет театральные сцены: «Танцовщица» (1906), «В театре» (1907, 1909), «В ложе» (1912). И, наконец, новая, важнейшая встреча с театром — в 1911 году. Он, как и Блок, сам начинает работать для театра: его как знатока русской провинции приглашает в театр Незлобина Ф. Комиссаржевский. Кустодиев оформляет «Горячее сердце» Островского (1911 — 1913). Постановка обратила внимание общественности и Кустодиева вновь приглашают в театр, где он оформляет пьесу Островского «Воевода» (1913—1914) в постановке Лужского, которая отняла много сил и вдохновения художника, но не была осуществлена.
Знакомство с Лужским довольно скоро перешло в самую горячую и искреннюю дружбу. Он навсегда остался среди самых близких Кустодиеву людей. Художник рисовал В. Лужского и создал в 1914 году большой портрет, изображающий режиссера за чтением роли перед актерами.
Блок и Кустодиев, оба столь близкие театру как мастера, работающие для театра, были различны как творческие индивидуальности. В театральном искусстве Блока сложно переплелись влияние символизма, Владимира Соловьева, традиции старинной западной театральной культуры и искания современной русской гражданской и художественной мысли.
Кустодиев сформировался в русле русского реалистического искусства. Таким его знала и русская публика — в начале его творчества в театре как знатока русской провинциальной жизни, интерпретатора Островского. Далее пути поэта и художника пересекаются в Московском Художественном театре. Блок с восторгом приветствовал Художественный театр, когда в 1901 году «орал до хрипоты, жал руку Станиславского». Более всего он восхищался постановками пьес Чехова — в 1902 году смотрел «Вишневый сад», а когда посмотрел «Трех сестер», возвратился с постановки совершенно потрясенный. Поэт воспринял Художественный театр, в первую очередь, как театр Чехова, который открыл ему по-настоящему писателя. «Чехова я принял всего в пантеон своей души, — говорил Блок, — и разделил его слезы, печаль и уничтожение». Любовь к Художественному театру Блок сохранил навсегда.
В 1913 году, когда Блок пережил свое временное разочарование Художественным театром, в него пришел Кустодиев. О первом знакомстве Кустодиева с МХТом у нас нет письменных свидетельств. Занятый заказными портретами, работой над картинами, летними поездками в «Терем», болезнью и лечением, Кустодиев только дважды делится в своих письмах театральными впечатлениями: одно об игре Шаляпина в «Фаусте» в 1901 году в Мариинском театре, другое (1909) — о работе над скульптурным портретом Мейерхольда. Это означает, что Кустодиеву знакомо творчество режиссера и оно интересует художника. Иначе, что же могло вызвать в нем желание портретировать Мейерхольда? Этот портрет выполнен в свойственной Кустодиеву импрессионистической манере и весь наполнен порывом, движением, вдохновением.
Первый отзыв Кустодиева о Художественном театре относится к 1913 году. Кустодиев (как и Блок) восхищается «Вишневым садом», МХТ скоро станет «его» театром. Станиславский, познакомившись с декорациями Кустодиева в театре Незлобина, начинает переговоры с ним о его работе в МХТ. Кустодиеву выпало счастье участвовать в трех спектаклях: в 1914 году он оформляет «Смерть Пазухина» Салтыкова- Щедрина» (режиссеры В. Немирович-Данченко, В. Лужский, А. Москвин), в 1915 — «Волки и овцы» Островского (режиссеры Немирович-Данченко, Станиславский, Лужский) и в том же году «Осенние скрипки» Н. Сургученко (режиссеры Лужский, Немирович-Данченко). Работа в МХТе была для Кустодиева не только признанием его как театрального художника. Это прекрасная пора его жизни. Художественный театр вывел его из депрессии, тоски, неверия в себя, которыми было отмечено творчество Кустодиева в годы реакции, МХТ дал силы больному художнику, помог ему подняться над болезнью, и воодушевленный, он писал в 1914 году Лужскому, что театр надолго создает бодрость и веру в свою работу и вообще в лучшее будущее.
«Мы счастливые люди, у нас есть Ваш театр... После Москвы я приехал сюда [в Петербург] бодрый и с огромной жаждой работать». Кустодиев хорошо чувствовал себя в коллективе театра, был дружен с актерами и художниками (К. Сапуновым, И. Гремиславским, А. Петровым), на репетициях рисовал портреты актеров — в Музее МХТ хранятся маленькие карандашные портреты Станиславского, Немировича-Данченко, Москвина, Лужского, Александрова, сделанные Кустодиевым на страницах своей записной книжки во время репетиций, — и на всю жизнь сохранил добрые отношения с коллективом театра. Станиславский и Немирович-Данченко были высокого мнения о Кустодиеве — театральном художнике. Станиславский мечтал поставить в декорациях Кустодиева «Лес» Островского. Блоку с Художественным театром повезло меньше, чем Кустодиеву. Любя театр, Блок очень хотел поставить на его сцене свои пьесы. А судьба будто дразнила его, приближая и отталкивая. Но дело, конечно, было не в судьбе, а в Станиславском, он ценил, но до конца не понимал Блока-драматурга. В 1908 году Станиславским была намечена к постановке «Песня судьбы». Блок читал пьесу Станиславскому, и тот, как писал Блок отцу, «пленился» пьесой. Позже Станиславский хвалил, но велел переделать две картины, и поэт переделал в то же лето их в одну. Блок даже послал пьесу в театр, но Станиславский прислал длинное письмо о том, что ее нельзя и не надо ставить. Разочарованный Блок отказался от постановки «Песни судьбы» и в театре Комиссаржевской, и в Александрийском театре и вернулся к ней только в 1919 году, но пьеса так и не была поставлена.
Так же не повезло Блоку в МХТ и с пьесой «Роза и крест». Задуманная сначала как балет, потом либретто оперы и, наконец, драма, она была предложена снова МХТу. Блок отказал Вахтангову в его предложении поставить пьесу в его театре. Поэт ждал, снова ждал Станиславского, он мечтал даже потом, чтобы Станиславский сам играл его Бертрана. Блок прочел «Розу и крест» Станиславскому в апреле 1913 года, но пьеса его оставила равнодушным. В 1916 году по совету Л. Андреева Немирович-Данченко прочел пьесу, увлекся ею и вызвал в театр Блока. Пьеса была принята к постановке, были распределены роли. Пьесу собирались поставить во 2-м МХТ, прошло 189 репетиций, но по разным причинам постановка откладывалась. В 1918 году «Роза и крест» должна была открыть сезон, но осуществить на сцене МХТа спектакль так и не было суждено.
У Блока были серьезные ценители его драматического искусства — В. Комиссаржевская, Вахтангов, Мейерхольд. В театре Комиссаржевской в постановке Мейерхольда (он играл Пьеро) впервые увидел свет «Балаганчик», там же Блок читал с огромным успехом «Короля на площади», Комиссаржевская предполагала поставить в своем театре «Короля», «Незнакомку», но спектакль не был разрешен цензурой и осуществлен лишь в 1914 году в студии Мейерхольда. Блок был восхищен постановкой Мейерхольдом «Балаганчика» и считал ее идеальной. Дух трагического гротеска более всего отвечал лирически-ироническому содержанию пьесы, это было творческой находкой художника и режиссера. Мейерхольдовское решение «Балаганчика» открывало, как считал Блок, новые перспективы творчества поэта. Как вспоминал Блок, ему необходим был очистительный момент, выход из лирической уединенности. И тем не менее Блок, оказывается, не считал постановку «Балаганчика» Мейерхольдом единственно возможной — можно сыграть и иначе: балы в духе Латуша, вьющиеся лестницы, запруженные легкой толпою масок.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11
 Сенокос (Б.М. Кустодиев, 1910-е гг.) |  Кинешма, Успенская церковь 18 века |  Странник (из серии Русские типы, 1920 г.) |