Параллели. Страница 3
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11
Народ у Блока носитель правды и истины, он не смешивает его с «толпой», «чернью», которые заражены пошлостью, вульгарностью, узкой корыстностью интересов. «Мужики никогда не вульгарны»1,— отмечал Блок. И когда в 1899 году юный Блок писал: «Я смеюсь над жалкою толпою», — он, изучая русский фольклор, открывал для себя сокровища поэзии в народных заговорах. Блок очень интересовался «Голубиной книгой», о которой жило в народе предание, передаваемое из поколения в поколение. Однажды Блок назвал «Голубиную книгу» «книгой глубинной». Предание о «Голубиной книге» создано народной утопической мечтой о лучшей доле — в ней, по народным поверьям, заключена истина, потерянная людьми. Надо найти «Голубиную книгу», чтобы сделать людей счастливыми.
Изучая фольклор, Блок открыл для себя поэтический гений своего народа, познавал его общественно-философское сознание. Занимаясь русским фольклором, Блок закономерно обратился к В. Далю, создателю первого русского толкового словаря, он открыл Блоку новые сокровища русского народного творчества. «Поэзия народных заговоров», «Голубиная книга», В. Даль — это вехи, отмечавшие важнейший процесс восприятия Блоком народной культуры, сюда естественно вписывается и интерес Блока к народному искусству. В народном декоративно-прикладном творчестве в противоположность главному тезису современной Блоку символистско-декадентской литературы и искусства — «искусство для искусства» поэт увидел то чаемое им и утраченное профессиональным художественным творчеством единство красоты и пользы. Польза и красота совпали в народном творчестве, говорил Блок. Его слова о красоте и пользе звучат так современно, будто написаны в наши дни. Пользу Блок понимал не только утилитарно, польза у поэта — это еще и синоним долга, общественного содержания искусства.
В поэзии Блока слышатся отзвуки и древних строгих распевов, и русских крестьянских песен, и вольной удали песен ямщицких, и городской частушки, и в «Пузырях земли» (1905) Блок приближается к дохристианским языческим истокам русской народной художественно-поэтической культуры. В 1908 году Блок посещал собрания сектантов, чтобы почувствовать древние истоки народного творчества. Поэт понимал народное как единое целое, как духовную культуру народа, независимую от профессиональной культуры. Это было новое восприятие народного, рожденное XX веком, предчувствием революции.
Народная стихия содержит в себе начала коллективного; в народном искал Блок пути преодоления индивидуализма современного ему искусства и литературы, разлада личности и общества. А настоящее искусство рождается, рассуждал Блок, «из вечного взаимодействия двух музык — музыки творческой личности и музыки, которая звучит в глубине „народной души, души массы". Великое искусство рождается только из соединения этих электрических токов»2. Искусство для Блока — не право, а обязанность. «В сознании долга, великой ответственности и связи с народом и обществом, которые произвели его, художник находит силу оптимистическую идти единственно необходимым путем. Это самый опасный, самый узкий и самый прямой путь. Только таким путем идет истинный художник. На этом испытывается его подлинность»3. Сам он шел этим путем и оценивал творчество других художников с этих позиций. Стихию народной души Блок чувствовал в революции, поэтому и воспринял ее как единственно возможный путь общественного развития России.
В понимании народного, как души искусства, и есть главное, что составляет родство Кустодиева и Блока. Как и Блок, Кустодиев в процессе развития своего творчества углублял понимание народного. Уже в академические годы Кустодиева увлекла история русских народных общественных движений — он писал картины на темы народных бунтов («Бунт против бояр на старой Руси», 1897), на темы русской народной жизни («У кружала стрельцы гуляют», 1901). В этом же году Кустодиев создал портрет Д.Л. Мордовцева, писателя-историка, писавшего на темы русских народных социальных движений, в произведениях которого художник, видимо, находил пищу для собственного творчества. Искусство Кустодиева — это величественная симфония на темы русского народного творчества.
В вихре красок и движения кустодиевских «Маслениц» та же страсть, что и в стремительном полете мчащихся троек Блока: «...тройка мчит со звоном в снежно-белом забытье», — в блоковской вьюге, в пьянящих вихревых плясках Фаины, в несущейся вскачь «степной кобылице». И чудится в стихах Блока порыв кустодиевских рвущихся вперед коней и в кустодиевских праздниках — блоковская стихия ветра, широты и простора. «Это не свобода, это воля». Воля, мечта о ней всегда жила в русском народе, проявлялась в его художественном творчестве, в его песнях, былинах и сказках.
И старинной мечтой о народной воле рождена и русская революция. Это сознавали и Блок, создавший поэму «Двенадцать», и Кустодиев, выполнивший своего «Большевика», свои полотна, посвященные революционным праздникам. И там и здесь — раскрепощенное народное сознание, стихия народной воли. Как «Голубиная книга» для Блока, радостная «Страна Кустодия» была своеобразным отражением извечной народной мечты о счастье. Кустодиев, как и Блок, был знаком не только с художественной культурой народа, но и его социальной утопией, воспринятой ими обоими как важнейшая сфера мировосприятия и жизнедеятельности народа.
Народное у Кустодиева и Блока всегда связано с понятием родины и в философском ее значении и в том кровном, сердечном щемящем чувстве, которое заключено в блоковских строках: «О, Русь моя! Жена моя!..» — и в радостном приволье, в душевном покое и порыве кустодиевских полотен, графических и театральных работ.
Россия... Это беспредельные просторы, богатство страны и талантливейший народ, это трудная и героическая история и будущее, в котором оба художника видели зарю новой жизни,— так широко и целостно воспринимали свою родину Блок и Кустодиев. «Россия — большой корабль, которому суждено большое плавание», — говорил Блок. «Много силы в нашем народе и на многое он способен»4,— писал Кустодиев, поэтому и у Блока, и у Кустодиева так ощутимо в их творчестве «чувство пути».
Тема дороги, дали — ведущая тема Блока и Кустодиева, она традиционная, идущая еще от Пушкина, Гоголя, Некрасова, как образ, символ движения, развития, будущего, в которое так верят оба художника. Блоковское «расхлябанные колеи», над которыми «три стертых треплются шлеи», «наш путь степной...», «мелькают версты, кручи», «бежит шоссейная дорога», «... и опять влечет неудержимо вдаль...», «наша русская дорога, наши русские туманы», «выхожу я в путь, открытый взорам...», «скакуна неровный топот»—и скачущие кустодиевские тройки. Они мчатся по городу мимо домов, церквей, балаганов, вырываются на простор, взрывая снег, оставляя за собой снежные вихри, храпящие, рвущие упряжь кони, и ничто не может остановить этого неудержимого бега-полета... Картины Кустодиева — это в целом огромный натюрморт, они как бы изнемогают от богатств, рожденных русской землей. У Блока будущее России — в ее подземном богатстве:
Черный уголь — подземный мессия,
Черный уголь — здесь царь и жених...
Уголь стонет, и соль забелелась5,
И железная воет руда...
То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда!6.
Промышленное развитие России, считает Блок, должно вывести ее из нищеты и безделья:
Там чернеют фабричные трубы.
Там заводские стонут гудки7.
Промышленная, заводская тема занимала свое место и у Кустодиева, но только в раннем его творчестве, в 1905 — 1906 годах в связи с революционными событиями первой русской революции («Митинг на Путиловском заводе», «Празднование 1 Мая на Путиловском заводе»). Тогда Блок написал свой «Митинг» (цикл «Город»), и его оратор — «он говорил умно и резко... » — так похож на «Оратора» Кустодиева. Но если тема фабричного города навсегда остается в творчестве Блока— города нищего фабричного люда, города «сытых» и «нищих», города кабаков и ресторанов, города проституток и котелков, то Кустодиев, увлеченный русской провинцией, больше не вернется к изображению большого города, к фабричной теме. И хотя жил он в одном городе с Блоком — в Петербурге, он как бы не замечал и не всматривался в него, его душа рвалась на Волгу, в провинцию, где нет грязи, суеты; где люди проще и сердечнее; где нет одиночества, на которое обречен человек в городе, нет тоски и скуки. «Ночь, улица, фонарь, аптека» и «Крендель булочной» у Блока — символ ограниченности стремлений горожанина, их вульгарности и низменности, у Кустодиева трактуется как символ богатства, мирной и сытой жизни.
«Крендель булочной» несомненно вошел в творчество Кустодиева от Блока, он вчитывался в Блока не только как человек, увлеченный поэзией и ею вдохновленный, но как художник, близкий ему своими главными устремлениями, об этом свидетельствуют и другие параллели. Вот кустодиевские «Праздники в деревне» (1907, 1910, 1914) с щеголями-гармонистами — сельскими кавалерами, нарядными девушками в ситцевых платьях и разноцветных платочках; а вот блоковская «Фаина»:
Гармоника, гармоника!
Эй, пой, визжи и жги!
Эй, желтенькие лютики,
Весенние цветки!
...руки вскинула,
В широкий пляс пошла...8.
1 Блок А. Записные книжки. С. 115.
2 Там же. С. 114.
3 Блок А. Собр. соч. Т. 6. С. 160.
4 Б.М. Кустодиев. С. 156.
5 Блок А. Собр. соч. Т. 3. С. 269.
6 Там же. С. 270.
7 Там же. С. 269.
8 Блок А. Собр. соч. Т. 2. С. 280.
1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11
 Присоединение Казани к России. Аллегория1 (Б.М. Кустодиев, 1913 г.) |  Продавец ковров - Татарин (Б.М. Кустодиев, 1920 г.) |  Портрет Мити Шостаковича (Б. Кустодиев, 1919 г.) |