Параллели. Страница 7

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11

В некоторые моменты художник и поэт спорят. В одном из стихотворений поэт пишет: «Здесь ресторан, как храмы, светел, а храм открыт, как ресторан». В «Зиме» (1922) на первом плане изображен трактир «Волга» с заиндевелыми окнами и входом, куда стремятся многочисленные посетители, а сзади в прямой близости к трактиру изображен храм — он светится своими белыми стенами среди печных дымов, инея и морозных снежных облаков, но в этом сопоставлении нет ни блоковского сарказма, ни насмешки. Это воспринимается так непринужденно, естественно и житейски просто, как деталь города, как сфера народных интересов, так же просто, как присутствующие здесь дети, общительные старики, провинциальные кавалеры, собаки. Можно было бы написать о блоковских и кустодиевских собаках: у поэта это «брошенный пес», «собака выла»; у Кустодиева они дружественные человеку обитатели города.

Улица у Блока как бы отчуждена от человека, она гибельна для человека; у Кустодиева — это вместилище народной жизни, своеобразный провинциальный форум, обжитая среда человеческого обитания. Недаром у Кустодиева двери и ворота в домах обычно открыты на улицу, как бы приглашая войти в дом или выйти из дома к людям на улицу. Собственно улица у Кустодиева это как бы продолжение человеческого дома, она создана людьми для людей. Человеческое общество — это прежде всего коллектив, где важен и нужен каждый. И быт, заботы — это сфера человеческой жизни, в которой Кустодиев находит радость, и тепло человеческого общения, и традиции народного быта, тогда как у Блока:

Весь день — как день: трудов исполнен малых
И мелочных забот¹.

Разность восприятия городского быта проявляется и в колорите, в котором написаны улицы у Блока и Кустодиева: у Кустодиева они залиты солнцем, сияют инеем, голубыми тенями на снегу, радуют разнообразием одежд; у Блока город обычно серый: «серые прохожие», «безнадежная серая даль», «встала улица, серым полна». Эти параллели в творчестве Кустодиева и Блока столь очевидны, что можно думать о взаимовлиянии искусства художника на поэта. Но и различия так явственны!

Отметим еще существенную параллель в творчестве Кустодиева и Блока — иронию, к которой так «подключено» творчество обоих мастеров, но они владели ею по-разному, и корни ее были различны. Кустодиев получил ее — боевое оружие — от русской реалистической литературы и искусства XIX века, в наследство от Федотова и Перова, от Гоголя и Некрасова, воспринял ее в классовой сущности как средство обличения социальных язв. Он создавал произведения, высмеивающие монархическую систему России — помещиков («Праздник в деревне», 1917), попов («Встреча. Лето, 1921), полицейских («Крещение», 1921). Но самый любимый его герой — купец. Хорошо зная русского «мироеда», Кустодиев создал свою «сатирическую кантату» и высмеял корысть, тунеядство, необразованность, косность русской буржуазии. Но его разоблачение не имело в основе своей трагизма, как у Блока. Русское купечество Кутодиев видел как бы через народное сознание, вооруженное социальным оптимизмом.

Стихи Блока пропитаны ядом, горечью, ненавистью. Бичуя современное буржуазное общество, где равно заражены социальной гангреной и фабриканты, и чиновники, и поэты, и художники, Блок вообще отказывает им в праве на жизнь: это нелюди, паяцы, мертвецы. Блок, как современник Кустодиева, имел с ним общего врага — государственную систему царской России, но на это накладывалось еще и личное разочарование. Блок пережил то, чего Кутодиев не переживал: художник-реалист, он трезво воспринимал жизнь, без иллюзий относился к социальной расстановке сил в России. Блок пришел к реализму через идеализм, через культ прекрасного, и его отрезвление было тяжелым пробуждением от дивных снов. Разочарование было дополнительным источником, питавшим иронию Блока.

Ирония Кустодиева не только рождена современностью, она рождена еще и народной иронией, уходящей в истоках своих к апокрифам, сатирической народной утопии. Поэтому его ирония— это здоровый насмешливый смех Рабле; смех Блока — смех человека, отрекшегося от своего прошлого, от своей среды, от прошлых идеалов — горький смех «отречения». И недаром стихи Блока своей ритмикой, рифмой и образами иногда напоминают великого немецкого сатирика Гейне.

Последние важные параллели в творчестве Блока и Кустодиева — музыка и театр, оба они были музыкальны и театральны по природе своего творчества; музыка и театр занимают в искусстве обоих большое место. О музыке в творчестве Блока писалось много, о творчестве Кустодиева пока ничего не написано, но музыка — это как бы надежный мост, перекинутый между обоими мастерами, хотя музыкальны они были каждый по-своему и музыкальное начало в их произведениях выражено соответственно их творческим индивидуальностям.

Блок в обычном смысле не был музыкален, как вспоминают его родные, он не играл ни на каком инструменте и не умел воспроизвести слышанное, не обладал, как они считали, музыкальным слухом, хотя обладал большим чувством ритма. Сам Блок тоже не считал себя музыкальным: «Я осужден на то, чтобы вечно поющее внутри никогда не вышло наружу». Трудно сказать, знал ли Блок и его близкие о существовании «внутреннего слуха». Во всяком случае поэтическое творчество Блока говорит о его редкой музыкальности. Блок, может быть, самый музыкальный из русских поэтов. Только тонко чувствующий музыку, мог создать такое, как:

Приближается звук.
И покорна щемящему звуку,
Молодеет душа².

Это не только начало стихотворения, это начало мелодии, рождающейся на тончайшем pianissimo, растущей, ширящейся, наполняющейся музыкой, как совершеннейшее crescendo. Еще в детстве у будущего поэта возникло стремление к «misique». В его семье обладали музыкальными способностями бабушка (Бекетова), отец, мать. Так что любовь к музыке у Блока была уже «генной». Всю жизнь он посещал оперу, музыкальную драму, концерты, в том числе «Вечера современной музыки». Среди композиторов, которых он слушал, знал и любил,— классики русской и европейской музыки — Чайковский, Бородин, Глинка, Визе, Глюк, Мусоргский, интересовавший стихией народного, восприятием исторического прошлого России. Блок любил русскую народную песню, увлекался песней цыганской, знал частушку, исполняемую под гармошку. Блок был в курсе исканий и достижений современной ему музыки. В музыке Римского-Корсакова его привлекали искания композитора в области народной обрядности, языческих верований, пантеистических представлений; Чюрленис интересовал своим синтезом живописного и музыкального, Скрябин — философской глубиной, новаторством, страстностью музыкальной речи, раскованностью личностного начала в человеке, обнаженностью души. Скрябин был близок ему, как был близок в живописи Врубель. Блок откликнулся на смерть Врубеля статьей, на смерть Скрябина горестной записью в Дневнике: «Умер Скрябин». Возможно, Блок и Скрябин были знакомы, они могли встретиться в театральной студии Мейерхольда, где играла жена Блока и бывал Скрябин. Близок Блоку и Вагнер, он был для него Вергилием в музыке (недаром, как сообщает Т. Хопрова³, в его библиотеке были все статьи и оперные либретто Вагнера). Вагнер открыл Блоку в музыке философское восприятие мира, космическую широту познания. Ему были близки вагнеровское утверждение гуманизма в эпоху буржуазного распада, высокая интеллектуальность, народность революционного пафоса. Через Вагнера Блок во многом воспринимал и русскую революцию.

Композитор вошел и в стихи Блока — «Вотан» (1900), Зигфрид, Нотунг навеяны музыкой Вагнера. Под влиянием Вагнера Блок переложил последнюю сцену «Розы и креста» в стихи и мечтал, чтобы музыка Вагнера сопровождала ее постановку. Но не встретился Блок творчески с тем, кто был в современной музыке ему, может быть, ближе всех — с Рахманиновым; это находили и те, кто приглашал Рахманинова к участию как композитора в постановке в Московском Художественном театре драмы «Роза и крест». В творчестве Рахманинова была та же щемяще-русская нота, что и в «Родине» Блока, их творчество близко своей поэтикой и образами («воля», «судьба», Древняя Русь).

Если Блок не был музыкальным в обычном смысле слова, то тем не менее он, как никто из его предшественников в русской поэзии, осознавал мировоззренческое, философское значение музыки, и никому она не была так сердечно «внятна». Блок знал «душу» многих музыкальных инструментов, в его стихах встречаются гитары, скрипки, гармоника, бубны, бубенцы, свирель, арфа, колокольчики и колокол, и он находит каждому свое место, свое звучание в грандиозном оркестре его поэзии: «исступленно и бешено» воют «кабацкие скрипки», «жжет» гармоника, «поет свирель», тяжело и глухо звучит колокол. Но музыка для Блока это прежде всего песня — поют ямщики, цыгане, женщины, матросы, поют «кто-то», нищий, ветер, ручей, метель, море, гроза, юность. Поэт знает бесконечно много эпитетов, выражающих дух песни: вольная, звучная, страстная, тяжкая, «трудная», «веселая», «нежная», «заунывная», «тоскливая», «глухая», «монотонная», «ветровая», песня-гимн. Блок знает, как звучит оркестр, ему знаком захватывающий порыв мазурки, «вальса звон» и вместе с тем монотонное одноголосье древних стихарей и псалмов. В поэтическом творчестве Блока звук трактуется как музыкальное начало: «приближается звук...», и «слезы, и песни», «и надо плакать, петь, идти», «влюбленные ему песни шлю», «манили страстною душою звуки».

Блок поистине «сын гармонии», он слышит ее в глубинах народной души, в страсти, в природе, в «грозовом вихре революции», музыке «сфер». И задачу художника он видит в том, чтобы стихийному, хаотическому, существующему в жизни, придать высокий дух гармонии. Тонко понял сущность музыкального у Блока А. В. Луначарский, он писал о философии музыки у Блока: «Блок не только во всех своих и чужих бытовых переживаниях, в повседневности с ее скучным и с ее ярким различает звучащие за всем этим мелодии и аккорды, которые составляют внутреннюю ценность и подлинный смысл совершающегося, но он и всю вселенную рассматривает как своеобразную кору, своеобразную угрюмую и холодную внешность, под которой бушует стихийность, пламя музыкального начала, имеющего свою особую судьбу, велениям которого и подчиняется внешнее. И история человечества также для Блока определялась этим внутренним музыкальным горением. Он полагал, однако, что от времени до времени пламя музыки застывает, уходит вниз, кора становится толще, оледеневает, наступают амузыкальные эпохи, которые Блок считал бездарными, мрачными, которые он ненавидел»⁴. Блок знает музыкальные эпохи — Древняя Греция («греки выдумали гармонию сфер»), Возрождение. Буржуазная эпоха не музыкальна и не гармонична, и дух музыки живет сейчас в «гармонии светил», в глубине народной души, в народных революциях. И недаром Блок более других произведений в русской музыке ценил «Хованщину» Мусоргского и «обязанность художника» в современном ему обществе видел в том, чтобы слушать ту музыку, которой звучит «разорванный ветром воздух». Представления о музыке Кустодиева не так грандиозны, всеобщи и патетичны, он воспринимает музыку более непосредственно, хотя глубоко и образно.

¹ Блок А. Собр. соч. Т. 3. С. 47.
² Там же. С. 265.
³ Блок и музыка. Л.; М., 1974.
⁴ Блок А. Избранное. Л., 1936. С. 7.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11

Русская девушка у окна (Б.М. Кустодиев, 1923 г.)

Театральный портрет. Купавина (Б.М. Кустодиев, 1915 г.)

Иллюстрация к стихотворению Дедушка Мазай и зайцы Н.А. Некрасова (Б. Кустодиев, 1908 г.)