С купчихами - по Парижу. Страница 2
1-2
И вдруг после всего пережитого — улучшение, почти выздоровление. И снова возврат к работе. Увлечение скульптурой почти прошло. Снова потянули краски. Он написал Н.И. Зеленскую на фоне Швейцарских гор. Недурно, кажется. К тому же пришел заказ от Федора Федоровича Нотгафта: написать картину на русскую тему. Не потому ли столь упоительными ему кажутся эти дни в Париже?
Нет, жизнь стоит того, чтобы каждый день радоваться этому небу, всякий раз новому, и солнцу, такому яркому и щедрому. Пусть весы твоей судьбы потеряли равновесие, ты не должен кричать об этом. И только ты сам можешь уравновесить их. Положи на другую чашу умение находить прекрасное в жизни, создавать его сам — и станет легче… Взгляни вокруг! Цветущие каштаны над головой, их белые свечи, каждая как маленькая церковь на Нерли. Круглые столики кафе. За одним из них красивая молодая француженка. Она давно здесь сидит — в шляпе с вуалькой, с рыжеватой челкой, в длинных перчатках. Будто сошла с полотна Ренуара. Как жаль, что ее не видит этот прекрасный художник. Правда, у каждого художника свои глаза, и видит он свое и по-своему. Кустодиеву, например, мешает его дальнозоркость.
Французские художники воспевают Париж, Бенуа — Версаль и Петербург, Васнецов — старинную Москву. Ему, Кустодиеву, милее русская провинция. Не столица, а провинция, по его мнению, определяет лицо России. Но видит он в своем воображении не тот или иной конкретный город, а как бы собирательный образ среднерусской провинции. …Главная улица с двухэтажными белыми купеческими домами. Каланча в центре. Базарная площадь. Церковь. По улице движутся купчихи. В шелках, цветистых шалях, неторопливой, сытой походкой, как плывущие облака. Русские Венеры в расписных нарядах, языческие монументальные «бабы».
Ах, ты!.. Кустодиев даже приостановился: идет по Парижу, а думает о чем?
Уже стемнело, газовые фонари льют желтоватый свет, разноязыкая пестрая толпа на мостовой, зонтики над столиками, яркие, как у Матисса… Французы, как и русские, остро чувствуют цвет, даже в одежде. Одежда… А у его купчих атласные нарядные платья и шали с русскими узорами. Опять купчихи? С ними нет сладу. Ведь он идет на концерт симфонической музыки слушать Моцарта и Стравинского (в Петербурге он встречался со Стравинским, а брат его, архитектор, сделал Кустодиеву даже план "Терема"). Смешно и странно думать здесь об этих толстухах…
Борис Михайлович вошел в здание филармонии.
Звуки настраиваемых инструментов, осторожное шарканье ног, шелест шелков, скрип стульев.
С первых же звуков Кустодиева охватило ощущение счастья — да, определенно после болезни он научился особенно ценить все, что дается человеку.
"Аллегро" Моцарта — сложнейшее в исполнении, изящное, как игра в воздухе двух бабочек.
Стремительные нервные звуки Стравинского обрушиваются, как водопад. Музыка — всегда движение.
У Стравинского движение всякой небыли — чертей, кикимор, сказочной жар-птицы.
А слушателю вольно воображать свое движение, Кустодиев чуть прикрыл глаза, и жизнь неторопливого, непритязательного провинциального городка потекла перед его глазами.
…Рано-рано поднимается солнце. Но еще раньше встает хозяйка. Она идет на базар продавать домотканые половики, купить бочонок меду да кринку сметаны.
Солнце уже золотит яркие вывески: жостовские подносы, металлический крендель на лавке купца, надпись "Торговля чаем и фруктами".
Часы на главной площади — гордость городского головы — показывают восемь утра.
Площадь хоть и выложена булыжником, но заросла травой — лезет из всех камней.
Ну и, конечно, неизменная церковь, не собор католический, поражающий величием и холодной театральностью, а маленькая, белая, с голубым куполом, будто игрушечная. Мелодия развивается, варьируется. Музыка звучит то забавно, задорно, то меланхолически-грустно. Не так ли идет и наша жизнь?
…А вон на площади появились купчихи. Их четверо. Одна стоит спиной: шаль с кистями, в розах, да и юбка — россыпь цветов. Напротив — женщина в возрасте, статная и степенная, в голубом платье. А дочь, самая юная здесь, лукаво поглядывает в сторону. Разговор матери интересует ее мало, больше проходящие приказчики, а может быть, и офицеры (вот бы познакомиться с таким, чтобы усики у него были петербургские!). Губы ее тонко сдвинулись в усмешке. Деланное безразличие. Одна бровь выше другой. Сама вся затянута желтым атласом.
Кустодиев и не заметил, как под музыку ожила перед ним его последняя картина, та самая, что сделана по заказу Нотгафта "на русскую тему". Ее можно было бы назвать "Воспоминание о России", а он назвал ее «Купчихи». В сущности же, это воспоминание о России, чуть неподвижной, но яркой и самобытной. Быть может, эти купчихи всего лишь сплетничающие кумушки? Возможно. Быть может, они злы и сварливы дома. И не знают их руки, что такое труд. Но здесь, за границей, в зыбком чужом мире, они давали пищу его воображению. Их здоровье — силу. Может, потому, что сам болен? Он писал их монументальными, как статуи. И думал о них уже без досады на себя. Да, видно, он неисправим, жить ему в Париже воспоминаниями о них.
В Древней Греции был миф о Деметре, богине плодородия. Когда она покинула Олимп в поисках своей дочери, в запустение пришла земля, опустели пастбища, не родился виноград. Пришлось Зевсу пойти на уступки, разрешил он Деметре видеть свою дочь в течение нескольких месяцев в году. И сразу зазеленела земля, запестрели цветы в долинах. Не таковы ли и для него эти купчихи — женщины, богини плодородия, матери всего живущего.
Ах, скорей бы назад! Через два дня он едет в Швейцарию и возвращается в Петербург. А там — на Волгу! Надо, непременно надо проехать на пароходе по Волге. Кустодиев так отдался воспоминаниям, что вздрогнул от неожиданно раздавшихся аплодисментов. Поспешил подняться и наступил на подол платья сидящей рядом француженки. Смущенно пробормотал:
— Пардон, мадам.
…Возвращался он пешком, узкими улицами, ища одиночества в этом великом неповторимом городе.
1-2
 Портрет К.А. Сомова (Б.М. Кустодиев, 1914 г.) |  Портрет искусствоведа и реставратора А.И. Анисимова (Б.М. Кустодиев, 1915 г.) |  Царевна Анфиса (Б.М. Кустодиев, 1924 г.) |