Реальность или грезы? Страница 4
1-2-3-4-5-6
А. Белый различал в «Осенней воле» природу Шахматова, а в стихотворении Блока «Ты помнишь в нашей бухте... » почти дословно воспроизводится увиденное поэтом в Бретани в 1911 году прибытие военных кораблей. Убеждающая сила искусства так велика, что даже И. Левитан, человек творчества, незаметно для себя перешел грань натуры и образа, когда обиделся на А. Чехова за его «Попрыгунью», в которой признал себя и Кувшинникову. Но, с другой стороны, исследователи обнаружили подлинного гоголевского городничего (прообраз городничего в «Ревизоре»).
Послушаем голоса свидетелей. Вспоминает сын художника Кирилл: «В „Тереме" отец писал картину „Девушка на Волге". У него было несколько специальных альбомов квадратного формата с очень тонкой бумагой. В них делались эскизы будущих картин... Позировала для картины молоденькая дочь соседнего помещика Пазухина, лет четырнадцати-пятнадцати. С ее головы отец делал этюд карандашом и сангиной... В мастерской находился манекен без головы, но с руками и ногами, гнущимися на шарнирах в разные стороны.
На нем надето красивое старинное платье из мелового шелка в полоску (на картине отец изменил цвет платья, сделав его голубым в синюю полоску). Ему была придана нужная поза, тщательно разложены складки... Когда отец перешел к фону картины, он послал меня в сад — нарезать дерна с одуванчиками...
Рябина, изображенная в левом углу картины, тоже была написана с натуры, как и трава. Я вырубил молодую рябину с ягодами, высотой около четырех метров, и она около недели стояла в мастерской»1.
Картина «Голубой домик» — «Для девицы у окна позировала Мария Дмитриевна Шостакович, с которой он [Кустодиев] предварительно сделал несколько набросков в альбом. Принимал участие в создании картины и В.А. Кастальский— отцом был сделан с него предварительный набросок карандашом, когда он играл в шашки. Молодой человек у окна, разговаривающий с девицей, — это молодой архитектор П.И. Сидоров; мальчишка на крыше — я»2.
Пишет дочь художника Ирина: «Для "Русской Венеры" я стояла, держа в руках линейку, так как веник достали не сразу. Мы оба очень смеялись — причем тут линейка? Распускала волосы, выходила после ванны — для картины нужно было тело, разгоряченное после мытья»3.
«Последние годы ему вечно нужна была то нога, то голова, позировала я то сидя, то стоя в платье. Позировала часто и обнаженной, например, для гравюры „Купальщица"»4. Цитировать все «свидетельские показания» детей художника было бы слишком утомительно, напомним только, что для Разина позировал Кирилл Кустодиев, для неба в картине «Степан Разин» был использован этюд облаков, создававших героическое впечатление, написанный в санатории «Конкала»; для серебристого тополя в «Голубом домике» (литографии того же названия) был использован этюд, сделанный с натуры в ботаническом саду.
Картина «Осень» (1915) была написана по впечатлениям от поездки на Острова по наброскам, рисункам, сделанным с натуры, и т.д.5.
Опираясь в своей работе на опыт предшественников и учителей, русских художников-реалистов, Кустодиев постоянно ищет в жизни людей, ситуации, предметы, архитектурные памятники, разнообразные детали, отвечающие «натуре» в его представлении.
Так известно, что модель «Красавицы» — актриса Шевченко — была полной женщиной, пышные розаны на сундуке в картине заимствованы художником из нижегородско-костромских народных росписей, трактирные сервизы, изображенные в картине «Московский трактир», были очень распространены в России в XIX — начале XX века, что в балаганах Кустодиева действуют достоверные герои народного площадного театра — «балаганный дед» и т.д.
Опираясь на натуру, исходя из нее, художник преобразует эти впечатления соответственно своим замыслам, как это было и с упомянутой выше «Ярмаркой» 1906 года с ее чистым, ясным, «нарядным» цветом.
И, наконец, опираясь на исторические, литературные источники, произведения искусства, свидетельские показания современников и свои собственные впечатления о реальной жизни (натура в ее расширительном смысле), создает художник произведения, являющиеся широкой панорамой русской действительности, которые сам он считает вымыслом, фантазией — «иллюзией», но которые так достоверны, то есть так зависимы от жизни, что по его произведениям можно изучать современную и древнюю русскую архитектуру (гражданскую и культовую), речное волжское судоходство, русский костюм, нравы, обычаи, традиции, состояние художественных промыслов, волжское крестьянство, отходничество, народные увеселения и многое другое, что уже и делают некоторые исследователи русской культуры.
Преданность Кустодиева действительности, его доверие к жизни, восхищенная увлеченность ею, неистощимая, неутолимая потребность в реальных жизненных впечатлениях ставят художника в один ряд с такими мастерами русского реализма, как Пушкин, Гоголь, Достоевский, Некрасов, Л. Толстой, Чехов, Горький, Федотов, А. Иванов, Перов, Репин, Суриков, Серов, Глинка, Мусоргский, Чайковский и другие.
Как легендарный Антей, художник никогда не чувствовал потребности оторваться от земли. И его небеса — это не чистый и холодный «воздушный океан», а воздушная оболочка земли, насыщенная ее испарениями: ясная лазурь летнего дня над полями — предвестник урожая. Грозы наполняют землю плодородящей влагой, а ясное небо над просторами Волги обещает погожий день.
Б.М. Кустодиев — один из самых земных художников, и эту земную радость и земные заботы он, прикованный к креслу в темной петербургской квартире, жадно искал в своих воспоминаниях, постигал в жизни своей семьи, рассказах друзей, книгах, газетах и костенеющими от болезни руками бросал на холст, резал в линолеум, щедро отдавал зрителям в театре.
«Мечты», «грезы», «сновидения» — не кустодиевский словарь. Они из художественного обихода «Мира искусства», «Золотого руна», «Голубой розы», «Весов», поэзии символистов.
Ими можно определять изысканные и едкие ретроспекции Сомова, поэтические ламентации Борисова-Мусатова, урбанистические апокалипсисы Добужинского, визионерские предчувствия Н. Милиоти, Уткина или раннего П. Кузнецова, но не смачно жующих купцов Кустодиева, пышащих телесным жаром красавиц — купеческих жен, неудержимо рвущихся на зрителя разгоряченных кустодиевских троек.
Сочная народная основа искусства Кустодиева звучала диссонансом на выставках «Мира искусства», его талант вносил живую струю, полную энергии и силы.
Герои Кустодиева — не тени и не видения. Они плотно обступают зрителя, жарко дышат на него; от них пахнет кожей новых сапог, цветочным мылом, жирным запахом разварных осетров, сдобными ароматами пирогов и кулебяк...
И недаром мирискусническое бытие Кустодиева — это история постоянных неприятий, доходивших в начале до намерения уйти из «Мира искусства», несмотря на то что художник был связан с некоторыми его членами крепкими дружескими узами (Добужинский, Билибин, Рерих).
В 1920-е годы на закате «Мира искусства» смягчились шероховатости былых несогласий, и мирискусническое прошлое покрылось уже элегической дымкой, но и тогда различие жизненных и творческих ориентации Кустодиева и коренных «мирискусников» не стерлось.
Принято думать, что Кустодиев «запаздывает» в своем изображении русской национальной жизни. Его купцы — не современные Кустодиеву деятели промышленного и торгового капитала.
Но это, во-первых, связано с творческой установкой художника, во-вторых, предмет изображения Кустодиева — русская верхневолжская провинция, где долго сохранялись патриархальные нравы, старый уклад жизни.
К этому надо прибавить еще и то, что в Верхнем Поволжье было сильно старообрядчество, к которому принадлежали многие купеческие семьи, а в этой среде долго сохранялось пристрастие к старой и даже старинной русской одежде, обычаям и традициям. Еще перед революцией купцы носили поддевки, высокие сапоги и окладистые бороды.
Ретроспективные искания Кустодиева, если они в какой-то мере наличествуют в творчестве художника, развиваются, на первый взгляд, в русле искусства устремленных в прошлое «мирискусников», но ретроспекция Кустодиева иная, в ней нет свойственной им насильственности, противоестественности, медитации.
Это не тоска по прошлому и не оккультные сеансы. Кустодиевские ретроспекции это своеобразное подтверждение жизненной энергии нации, они устанавливают родство сегодняшнего дня России с ее прошлым. Это родство особенно непосредственно, естественно и закономерно проявляется в художественном творчестве народа.
Поэтому как живое в живом воспринимаются кустодиевские ярмарки, тройки и балаганы, и характерно, что русские народные гулянья не только вошли в празднества, театральные представления и манифестации 1920 и 1930-х годов, но все более широко и повсеместно развиваются в наше время, как бы подтверждая мысль Кустодиева о жизнеспособности нации, преемственности ее поколений, непрерывности и неиссякаемости народной художественной культуры, нетленности жизни.
Феномен кустодиевского творчества заключается в том, что в нем органично сочетаются преданность натуре, факту, реальности, воспитанные в художнике передвижнической школой, и свобода художественного мышления, идущая от народного творчества; конкретность, достоверность и широкая образность, фантазия, присущие народному искусству, приверженность традиции и смелое новаторство, которые и удерживают художника в русле русской реалистической культуры, и как бы обособляют его в нем.
Б.М. Кустодиев — плоть от плоти передвижничества как в его мировоззренческих тенденциях, так и в проявлениях чисто творческого процесса. Искусство Кустодиева опирается на «трех китов» передвижничества — народность, национальность, реализм. Это фундамент его творчества, его «родовой творческий генофонд». Этому художник не изменяет ни на одном этапе своего творчества.
Но как ребенок похож и не похож на своих родителей, и в этой похожести-непохожести заключены возможность непрерывности жизни, способность к ее развитию, так и Кустодиев: передвижник по своей «родословной» — он вместе с тем и нечто иное, новое по сравнению с передвижниками, похож и уже не похож на них. Он как бы представляет передвижничество на новом историческом этапе, чем должно бы, но не смогло оно стать.
Одно из главных отличий Кустодиева от передвижников заключается в том, что при всей своей преданности натуре он перешагивает ее границы, неприкосновенные для них, и выходит на просторы воображения, во многом опираясь в этом на народное художественное творчество. Раскованность мировосприятия народных художников, метафоричность, склонность к гиперболе, яркая праздничность, свобода в оперировании формой, цветом были очень привлекательны для Кустодиева, они открывали новые перспективы творчества.
1 Б.М. Кустодиев. С. 290.
2 Там же. С. 296—297.
3 Там же. С. 292.
4 Там же. С. 294.
5 Там же. С. 331.
1-2-3-4-5-6
 Ловля бездомных собак (Б. Кустодиев) |  Купчиха, пьющая чай (Б. Кустодиев, 1923 г.) |  Купец-сундучник (Б. Кустодиев, 1923 г.) |