Н. И. Комаровская. Мои встречи с Б. М. Кустодиевым. Страница 2
1-2
Среди них частым гостем бывал Ф. И. Шаляпин.
Я хорошо знала Шаляпина и могу оценить и то подлинное вдохновение, с которым Кустодиев написал его портрет. Мне кажется, что ни один художник так не разгадал настоящей сущности Шаляпина, как Борис Михайлович. Широко и вольно шагает на кустодиевском портрете Шаляпин по родной земле, оставляя за собой пестрый и шумный приволжский городок. Шуба распахнулась, меховая шапка чуть сдвинута на затылок, глаза зорко вглядываются в открывающиеся перед ним дали... Я думаю, что несокрушимый оптимизм художника, побеждающий все посланные ему судьбой тяжелые испытания, глубоко трогал Федора Ивановича. Какая-то особая нежность звучала в шаляпинском голосе, когда он упоминал о Борисе Михайловиче.
Часто приходили к Кустодиеву молодые художники. Они приносили ему свои работы, зная, что Борис Михайлович лишен возможности посещать выставки. Щедро, любовно делился он с ними своим опытом, своими знаниями.
Добрым словом поминал Борис Михайлович в беседах о своем творческом пути своего учителя И. Е. Репина, чуткого, внимательного педагога. Как-то Кустодиев привел случай, характеризующий отношение Репина к ученикам. Когда Илье Ефимовичу была заказана картина «Торжественное заседание Государственного совета», он к этой работе привлек Кустодиева и Куликова. В процессе работы им было предложено Репиным написать портреты членов совета. Ученикам для этой работы были отведены специальные места. «Должен сказать, — рассказывал Борис Михайлович,— что меня так увлекла ослепительная игра света на шитых золотом мундирах, на позолоте кресел, обитых пурпуровым бархатом, что лица сановников я обозначил только бледными пятнами. Взглянув на мою работу, Репин сдержанно произнес: „Хотя я дал вам другое задание, но не могу не порадоваться вашим живописным успехам". Конечно, — прибавил Борис Михайлович, — я отлично понял, на что он намекал, и оценил доброту и снисходительность учителя».
По словам Бориса Михайловича, точный и четкий рисунок Репин считал обязательным в любой области живописи. «Рисовать ежедневно так же необходимо художнику, — говорил Репин, — как ежедневное упражнение музыканту, желающему стать виртуозом». И Борис Михайлович никогда не отступал от этого завета учителя. В свои, сравнительно редкие, выезды из дома Кустодиев всегда брал с собой альбом. То, что я наблюдала, поражало меня изумительным даром художника «видеть» и «оценивать». Зарисовки, сделанные в альбом карандашом, служили ему в дальнейшем материалом для создания больших композиций. Так, например, им было написано большое полотно «Праздник на площади Урицкого в честь открытия II конгресса Коминтерна».
С значительным интересом относился Борис Михайлович к работе Большого драматического театра, в котором я служила. В те годы Александром Николаевичем Бенуа было поставлено несколько спектаклей («Слуга двух господ», «Грелка», «Лекарь поневоле», «Жеманницы», «Царевич Алексей»)2. Мысль, что художник может быть одновременно и режиссером, встречала у Бориса Михайловича большое сочувствие. Он считал присутствие художника на репетициях пьесы, которую он оформляет, обязательным даже в том случае, когда он и не является режиссером, «Художник непременно должен принимать участие в построении мизансцен», — говорил Кустодиев. Он считал, что закономерность присутствия красочного пятна актерского костюма на фоне написанной декорации может установить только сам художник. «В. Д. Поленов, — вспоминал Борис Михайлович, — этот великий реформатор в области декорационного искусства, часто вписывал действующих лиц пьесы в костюмах в свои эскизы декораций. По его мнению, это всегда способствовало живописному впечатлению от декораций».
Приглашение Б. М. Кустодиева в качестве художника для оформления пьесы Е. И. Замятина «Блоха» (по рассказу Н. С. Лескова «Левша») вызвало в театре большой интерес. Пьеса только что прошла в Москве во Втором МХАТе, и в печати отмечались исключительно удачные декорации и костюмы Б. М. Кустодиева. К сожалению, недостаточная четкость в определении основной идеи пьесы привела Замятина к тому, что повесть Лескова, рассказывающая о трагической судьбе русского талантливого самородка, приобрела в его обработке характер чисто развлекательной комедии. Эту трактовку принял и режиссер спектакля Н. Ф. Монахов.
Б. М. Кустодиев, верный своему прочтению рассказа Лескова, увидел в пьесе прежде всего острую сатиру на ту среду, которая определила судьбу Левши. Беспощадно разоблачил Кустодиев в своих эскизах глупость, тупоумие и чванство царя и его приспешников. И недаром актеры — участники спектакля — наградили Бориса Михайловича дружными аплодисментами, когда он продемонстрировал на одной из репетиций свои эскизы декораций и костюмов.
Единомышленника в своих художественных замыслах Борис Mихайлович нашел в лице композитора Ю. А. Шапорина. Талантливая, остроумная музыка с использованием в оркестре тембров народных инструментов — гармонь, бубны, свирель—получила широкое признание зрителя. Победителями в спектакле оказались художник и композитор.
«Спектакль получил в лице Б. М. Кустодиева» —писал один из критиков, — первоклассного мастера, сумевшего дать незабываемое по своей яркой красочности декоративно-сценическое оформление. Исключительное декоративное значение приобрели костюмы: сплошь и рядом одно появление актера на сцене вызывало сильнейшую реакцию зрительного зала»3.
Неоценимую помощь деятелям театра и сцены оказывают картины Б. M. Кустодиева, изображающие жизнь и быт русского купечества. Галерея образов купцов и купчих получила особенно блестящее воплощено в спектакле «Смерть Пазухина» М. Е. Салтыкова-Щедрина в Московском Художественном театре. По словам актеров, участвовавших в этом спектакле, картины Кустодиева помогали им входить в мир мыслей и чувств героев пьесы.
Несколько месяцев многочисленные зрители заполняли залы выставки произведений Б. М. Кустодиева, которая была открыта в начале июня 1959 года в Русском музее в Ленинграде.
«Как хорошо, светло, радостно», — говорят советские люди, подолгу простаивая перед чудесными пейзажами русской природы. «Какие живые лица, какие глаза», — говорят они, любуясь удивительными по силе выразительности портретами. С веселым оживлением посетители обмениваются замечаниями, стоя перед жанровыми сценами из купеческого быта» изображенными художником с таким тонким юмором. Мне кажется, что Борис Михайлович был бы доволен этими непритязательными высказываниями. В них заключены эмоции, которые могут быть рождены только подлинным искусством.
Воспоминания Н. И. Комарове кой написаны в 1964 году для настоящего сборника.
1 А. Н. Бенуа выступал режиссером и художником в следующих спектаклях БДТ: «Царевич Алексей» Д. С. Мережковского. 1920 (постановка А. Н. Бенуа совместно с А. И. Лаврентьевым); «Слуга двух господ» К. Гольдони, 1921; «Грелка» Ж. Мельяка и П. Галеви, 1923; «Венецианский купец» В. Шекспира, 1920; «Лекарь поневоле» и «Смехотворные прелестницы» Ж.-Б. Мольера («Мольеровский спектакль»), 1921; «Женитьба Фигаро» Бомарше, 1926.
2 Автор цитирует статью К. Тверского «"Блоха" в БДТ» («Красная панорама», 1926, № 50, стр. 15).
1-2
 Тула1 (Б.М. Кустодиев, 1925 г.) |  Цветущая глициния (Б.М. Кустодиев, 1912 г.) |  Автопортрет в шубе (Б. Кустодиев, 1912 г.) |