Борис Кустодиев. Отрывок из книги "Мастера и шедевры". Страница 3
1-2-3-4-5-6-7-8
Тяжкой болезнью художник был выброшен из этого замкнутого круга, изъят из засасывающего потока заказов.
В Швейцарии, в Лейзене, оставшись наедине с собой, он особенно остро почувствовал пагубность сутолоки. Он вспоминал родину - яркую, радужную, горькую и чарующую. И он пишет свою мечту о России - здоровой, самоцветной, самобытной:
"...Начал для Нотгафта, то есть, вернее, для никого, потому что, если очень удачно выйдет, не отдам - жалко, сделаю другое что-нибудь. Стоят такие купчихи, белотелые, около магазинов, а вдали, за ними - Кинешма. Одну из купчих рисую с Зеленской - она чудесно подходит к этому типу".
И далее, в другом письме, он рассказывает:
"Провожу праздники в совершенном одиночестве, если не считать 4-х "купчих", общество которых каждый день его скрашивает. Это купчихи на Вашей картине, которую пишу все эти дни вовсю..." По удивительному стечению обстоятельств Гоголь в свое время также проходил курс лечения в Швейцарии.
И тоже вдали от России задумывал. Тут я прерываю свои размышления, ощутив строгий взгляд читателя.
Ну как же можно сравнить масштабность замыслов Гоголя и меру его свершений с Кустодиевым! А я и не пытаюсь приравнивать или сравнивать "Мертвые души" и "Купчих". Но все же прочтите слова Гоголя и подумайте о капризах судьбы:
"Все начатое переделал я вновь, обдумал более весь план и теперь веду его спокойно, как летопись. Швейцария сделалась мне с тех пор лучше, серо-лилово-голубо-сине-розовые ее горы легче и воздушнее. Если совершу это творение так, как нужно его совершить, то... Это будет первая моя порядочная вещь - вещь, которая вынесет мое имя".
Справедливости ради стоит упомянуть, что "Купчихи" Кустодиева были первой из серии шедевров, которые были созданы живописцем в короткий промежуток между 1912 и 1927 годами - всего за пятнадцать лет.
Отныне, начиная с этой картины, Кустодиев мог повторить с полным правом слова Гоголя: "Мысли мои, мое имя, мои труды будут принадлежать России".
Вернувшись из Швейцарии на родину, Кустодиев снова с головой окунается в петербургский омут. Он с горечью говорит:
"Ах, эти заказы, просьбы... Не хватает мужества от них отказаться, а они так мешают главному - замыслам, которые надо осуществить...
Пока еще все бегаю по городу, устаю и не могу наладить работу - сразу на меня свалились всякие дела, мало относящиеся к моей работе. Думаю, что завтра или послезавтра, наконец, засяду как следует..."
Проходит день, неделя, еще месяц, год, а царство суеты не отпускает из своих цепких лап художника. Но начало, положенное в далеком Лейзене, требовало от живописца продолжения, не давало покоя, тревожило душу.
И среди каждодневной работы, тревог и забот Кустодиев не забывает о своей мечте:
"Занят сейчас кое-какими картинами, портретом и мечтаю все о большой работе, и, как всегда, когда был здоров, не писал того, что хотел, а вот теперь смерть как хочется начать большую картину и тоже "купчих", уж очень меня влечет все это"
К великому сожалению, дорога к желанному не всегда бывает скорой и прямой. Проходит еще не один месяц, пока живописец осуществляет свое заветное желание. Он, наконец, как бы возвращается к себе. Однокашник художника по Академии, по мастерской Репина Иван Билибин писал о своем друге:
"Волга и Кустодиев неразъединимы. Поволжские города, ярмарки, розовые и белые церкви с синими и золотыми куполами, дебелые купчихи, купцы, извозчики, мужики - вот его мир, его матушка Волга и его Россия. И все это здорово, крепко и сочно".
И Кустодиев снова, как в Лейзене, поет свою заветную песню.
Он начинает писать в 1914 году ставшую знаменитой и ныне находящуюся в Русском музее "Купчиху".
Это она нас встречала в первом зале юбилейной выставки в Академии художеств.
Наконец Кустодиев находит себя. Невзирая на новые симптомы временно притихшего недуга, художник с необыкновенным подъемом создает один шедевр за другим: "Красавица", "Девушка на Волге". Вслед за ними он пишет блистательную серию картин-песен "Масленицы", сверкающую панораму русских празднеств, народных гуляний, калейдоскоп неповторимых по сочности и яркости красочных сочетаний, Репин, учитель Кустодиева, писал:
"На Кустодиева я возлагаю большие надежды. Он - художник даровитый, любящий искусство, вдумчивый, серьезный, внимательно изучающий природу. Отличительные черты его дарования; самостоятельность, оригинальность и глубоко прочувствованная национальность; они служат залогом крепкого и прочного его успеха".
И ученик оправдал надежды. Репин был в восторге от его "Маслениц", да и художественный мир наконец заметил новую красоту, найденную Кустодиевым.
Были и иные мнения. Один маститый академик выступил с яростным протестом против закупки "Масленицы".
"Это лубок, а не живопись!" - исторгал он в гневе.
Думается, что история русской живописи, да, впрочем, и не только русской, знает немало примеров, когда убеленные сединами мастера не всегда справедливо определяли меру художественности того или иного произведения.
И снова на память приходит буря насмешек и поношений, которые вызвали картины Жерико, Делакруа или Эдуарда Мане, ныне ставшие классикой.
1-2-3-4-5-6-7-8
 Портрет Д.Н. Кардовского (Б.М. Кустодиев, 1921 г.) |  Портрет Д.С. Стеллецкого за работой (Б.М. Кустодиев, 1900 г.) |  Портрет графа Н.П. Игнатьева (Б.М. Кустодиев, 1902 г.) |