И. Я. Гремиславский. Б. М. Кустодиев и В. В. Лужский
Работа Бориса Михайловича Кустодиева над постановками «Смерть Пазухина» и «Волки и овцы»1 проходила при постоянном и непосредственном общении с режиссером Лужским.
У Василия Васильевича Лужского была замечательная способность сочинять целые романы на ту или иную тему из пьесы. В оживленных беседах с Кустодиевым им создавались полные картины быта, жизни, событий, происходящие в обстановке пьесы еще за много времени до ее начала, как оно написано автором. Описывался воображаемый город, улицы, дома, в которых живут герои; лавка, где торгует Пазухин; погода, когда он вышел утром; встречи, которые он имел, возвращаясь домой, и т. д. Все это, пересыпанное смешными эпизодами, создавало какую-то картину, давало живой материал, сам по себе увлекательный и интересный. У Кустодиева, очевидно, возникало самочувствие авторского порядка, он сам начинал себя чувствовать окутанным атмосферой, в которой совершается действие пьесы. Тогда его собственное знание и чувство быта старой провинции получало живую, конкретную форму и выливалось в превосходные декорации.
Проникновение и его и Лужского в атмосферу пьесы подсказывало в большинстве случаев верные и живые планировки. Правда, даже и этот метод не помог интересно разрешить «Осенние скрипки», но по-видимому, здесь мешал самый материал пьесы, за исключением сцены на провинциальном бульваре, далекий художнику, не захвативший его2.
Этот метод работы помог Кустодиеву создать исключительные по своим характеристикам эскизы костюмов «Пазухина», каких до него не бывало. Каждый эскиз представлял собой глубокий, содержательный, совершенно законченный портрет, а не только внешний материал для портного. Это была одна из первых постановок, где искусство грима целиком подчинилось художнику и основной задачей гримера явилось точное воспроизведение типа, нарисованного художником.
Макеты клеились уже по готовым эскизам, для того чтобы проверить их в объеме и перевести в масштаб. Попутно делались некоторые изменения, вносились поправки. Кустодиев почти все время проводил в макетной, одновременно с этим рисуя гримы, бутафорию и т. д. Лужский постоянно заходил сюда после репетиции, принося новые пожелания относительно деталей; в основном первоначальный замысел оставался неприкосновенным: слишком обдуман и обжит был он заранее.
Единственным компромиссом режиссуры было данное ею, скрепя сердце, согласие на то, чтобы на заднике, изображавшем пейзаж провинциального городка Крутогорска, видневшийся через окна казенной квартиры, - площадь с гостиным двором, каланчой, гауптвахтой, — была написана лошадь с телегой. Кустодиеву очень хотелось дать хоть в одной декорации тот провинциальный городской пейзаж, который он так любил и знал. Поэтому окна вышли больше, чем это могло быть в натуре, и долго вызывали критику актеров, жаловавшихся, что играть приходится на вокзале, а не в комнате, что это лишает чувства правды. Ко всему этому на ярком красочном заднике оказалась и стоящая лошадь. Пробовали так или иначе отдалить задник, вешали на окна занавески и тюль за окном, но лошадь все же бросалась в глаза и была отрицательно отмечена критикой. Здесь страсть художника перешла через край и выперла на переднее место, заслонив главное, для чего все это делалось. Сказалось в этих декорациях и типичное для мирискусника стремление к идеализации старины и вследствие этого неспособность критически подойти к ней.
Тот метод, которым Лужский работал с Кустодиевым, применялся им во всех постановках, которые он готовил и передавал потом в окончательную отделку Немировичу-Данченко. Из всех режиссеров Лужский наиболее щедро отдавал свое внимание и время работе с художниками. Часто его желания были невыполнимы по своей фантастичности или даже нелепости, но умение окружить, зарядить художника насыщенной творческой атмосферой у него было огромное. Он сам мог ходить по различным музеям, ездить в экспедиции, собирать огромный литературный и иконографический материал и, ко всему этому, сочинять увлекательные импровизации на любые темы. Часто случалось, что Немирович-Данченко полностью отвергал то, что было наработано, но материал был уже настолько велик, что перестроиться, будучи увлеченным другими заданиями, не стоило большого труда. Правда, для этого требовалось (и всегда находилось) отсутствие упрямства и желания из-за ложного самолюбия поставить на своем.
У Лужского было завидное для многих режиссеров настоящее понимание живописи, настоящая близость к художнику. Не бывало ни одной художественной выставки, которой бы он не посетил, к экспонатам которой вдумчиво и с толком не отнесся. Он был в курсе всей художественной жизни его эпохи, любил и понимал музыку, ходил на все интересные концерты и оперные спектакли. Его библиотека с чрезвычайной щедростью пополнялась решительно всеми периодическими художественными изданиями, монографиями и книгами. Статья И. Я. Гремиславского опубликована в журнале «Искусство», 1938, № 6.
1Постановка пьесы M. Е. Салтыкова-Щедрина «Смерть Пазухина» осуществлена MXT в 1914 голу. Режиссеры — В. И. Немирович-Данченко, В. В. Лужский, И. М. Москвин. Подготавливавшийся в 1915 году В. И. Немировичем-Данченко, К. С. Станиславским и В. В. Лужским спектакль «Волки и овцы» осуществлен не был.
2 Пьесу «Осенние скрипки» И. Д. Сургучева в 1914—1915 годах ставили в MXT В. И. Немирович-Данченко, В. В. Лужский, В. Л. Мчеделов. Оформление спектакля выполнено Кустодиевым.
 Портрет Ф.Ф. Нотгафта - Коллекционер (Б.М. Кустодиев, 1918 г.) |  Портрет Ю.Е. Кустодиевой (Б.М. Кустодиев, 1926 г.) |  Портрет Ф.Ф. Нотгафта (Б.М. Кустодиев, 1921 г.) |